Последнее дело.

Прокурор заканчивает свою речь. Наконец-то, мой короткий выход - и можно расходиться по домам. Мой очередной несчастный клиент - его обвиняют в попытке завладения автомобилем без намерения угона... Какая несусветная чушь! Парень пытался угнать навороченную иномарку, стоящую в каком-то захудалом московском дворике, но не справился с не менее навороченной сигнализацией. Взяли тепленьким на месте "преступления", прямо у призывающего хозяина автомобиля. Однако парниша оказался не кем-то там, а сынком нашего местного шишки - вот мне и выпало счастье представлять его интересы. Хотя, делать в зале суда мне абсолютно нечего: прокурор прекрасно поработал и за себя, и за меня и представил дело так, словно парень случайно - нет, вы слышите "случайно!!!" - упал на капот автомобиля (на асфальте поскользнулся...), что вызвало срабатывание сигнализации и некоторые подтверждения (в двери! - да такие, что она открылась). Судья сочувственно кивает головой. С потерпевшим "незаконные представители" папочки тоже поработали - он уже готов сказать, что поставил авто на охрану с открытыми дверями. Моя роль здесь - абсолютная формальность, и я вполне могу подумать о том, что не завтра, так через пару недель на месте этого угонщика буду сидеть я.

В бардачке машины у меня лежит купленный вчера вечером пистолет. Я не разбираюсь в оружии, и разрешения у меня нет, поэтому я купил самую миниатюрную модель из всех, что были в наличии. Я сказал продавцу, что тренируюсь стрельбе в тире напротив дома, но скорее всего он не поверил мне. Ну и пусть! Теперь это волнует меня меньше всего. Потому что сегодня, выйдя из этого зала, я прямиком отправлюсь на вокзал, стану на третьей платформе, напротив места остановки десятого вагона, и перед отправлением поезда сделаю то, что должен был сделать суд два месяца назад. Сегодня я убью его.

Оглядываясь назад, я не могу уверенно признаться даже самому себе, почему я взялся защищать его. Может быть, мне хотелось наконец-то принять участие в громком процессе, чтобы мое имя оказалось на первых полосах газет, чтобы представители второй древнейшей атаковали меня перед залом суда, а я, широко улыбаясь в камеру, произносил два коротких, но милых сердцу слова "без комментариев". Может быть, вопрос упирался в деньги: я еще очень молодой адвокат, и моя контора соседствует с офисом Религиозного Центра "Объединение христиан", которые молятся с утра до вечера - достаточно громко, чтобы распугать моих малочисленных клиентов. А может быть тогда я искренне поверил в его невиновность и хотел, чтобы правосудие торжествовало, так же, как я хочу этого сейчас.

Его обвиняли в похищении и попытке убийства ребенка. Девочка одиннадцати лет находилась в реанимации, когда я согласился защищать ее похитителя. Мне предложили не просто громкое дело - у меня в руках оказались также доказательства невиновности моего клиента. Выиграть дело с такими уликами было просто даже для студента, а я все-таки был адвокатом. И мечтал о славе и призвании, о громких делах и денежных клиентах. Короче говоря, я согласился.

Девочку похитили прямо из торгового центра, куда она приехала с мамой за покупками. Две недели от похитителей не было никаких вестей, выкупа не требовали, шантажисты не объявлялись. Милиция, само собой, искала пропавшую, сначала безрезультатно, потом появились зацепки, и уж потом потерпевшую обнаружили. В квартире моего подзащитного... В тяжелом состоянии, и с травмами (о характере которых я предпочту умолчать), требующими срочной госпитализации.

Пострадавшую, безусловно, госпитализировали, а мне, не считая выгодного и громкого клиента, просто на блюдечке преподнесли факты, ставящие его вину под большое сомнение. Факты в основном строились на том, что квартирой обвиняемого пользовался его приятель - человек с небольшими, правда, социально приемлемыми, психическими отклонениями, который в то время, когда все эти события происходили, куда-то пропал. Как сквозь землю провалился. Конечно, в квартире были обнаружены отпечатки обвиняемого, но не только его... А самое главное - соседи не могли уверенно опознать человека, приходившего в квартиру последние две недели: куртка черная, шапка вязанная, рост? - ну, товарищи, рост дело субъективное, меня повыше будет, а там кто  его знает. Цвет глаз? - да вы еще про цвет белья нижнего спросите, или про форму ушей, она говорят, тоже у всех разная, да под шапкой не видать...

  Короче говоря, свидетели обвинения были на высоте, а мне при этом удалось нарыть выгодные показания сослуживцев о простом в общении, открытом и дружелюбном обвиняемом и странном вызывающем всеобщие толки и размышления пропавшем друге. У обвинения была только квартира, у меня же - стройная система аргументов, превращающая сомнения в виновности практически в уверенность в невинности.

Хотя - как бы мне этого не хотелось - я не могу приписать себе все заслуги в том, что судья вынес оправдательный приговор. Чтобы понять меня, нужно было видеть моего подзащитного. Он был похож на священника из маленькой деревенской церквушки, в которую мама водила меня в детстве: волосы, чуть длиннее, чем обычно бывает у мужчин, зачесаны назад, среднего роста, с серыми глазами. Его голос завораживал, а говорил он так, как говорят проповедники: неторопливо, плавно и очень тихо. Но главным было даже не это, а то, с каким поистине христианским смирением он воспринял все это: свой арест, суд, ожидание вынесения приговора. Когда я вызвал его на свидетельское место, он тихим, но четким голосом рассказал все, что случилось: о том, как отдал ключи от квартиры другу на 3-4 недели, так как заменял напарника на маршруте и дома появляться не планировал, а другу срочно было нужно жилье, о том, как его внезапно арестовали на работе, хотя он и не думал скрываться, о том, что верит в силу и мудрость правосудия и уповает на Господа и о том, что никогда не смог бы причинить зла маленькой девочке. Ведь он так хочет детей...

Суд совещался не долго. (Кстати, меня всегда до коликов смешила фраза "суд удаляется на совещание", когда дело рассматривалось единолично. С кем, спрашивается, совещается "Его честь" - со своими внутренними голосами? Или с более грамотными коллегами?) После нарисованных мной красочных пейзажей серии "Ангел в камере" никто не сомневался, что приговор будет оправдательным. Обвиняемый казался не причисленным к лику святых лишь по какому-то досадному недоразумению, которое представители прессы, судя по непрерывному гулу в зале заседаний, намеревались исправить в ближайших же выпусках газет.

  Все прошло так, как я и предполагал. Оправдательный приговор вступил в силу, мой клиент вышел на свободу и, насколько я слышал, собирался отбыть из города - "от печальной известности", как говорил он сам. Я получил свой гонорар и строил планы переезда в более комфортный офис. Клиентура заметно "потяжелела", и вообще - все шло именно так, как я представлял себе пять лет назад, на церемонии вручения вожделенных дипломов. Все шло именно так. До позапрошлой недели.

  Первым "звоночком" было смутно знакомое имя в криминальной хронике, которую я, как каждый нормальный юрист, просматривал каждое утро. Убитый, - а в причине смерти не было сомнений даже у дилетанта, иначе, зачем сбрасывать тело с тремя ножевыми ранениями в песчаный карьер? - был обнаружен ранним утром, и эксперты уже успели дать заключение о том, что смерть наступила около пяти недель назад. Я быстренько сопоставил даты - получилось в аккурат то время, когда ко мне обратились по Тому делу. Но тогда я еще надеялся на совпадения. Мало ли на свете однофамильцев, рожденных в один и тот же день (а также прописанных по одному адресу и имеющих абсолютно одинаковую внешность!!! - ну просто парад двойников в нашем маленьком городке!)? У меня даже почти (!) получилось...

  Дальше обманывать себя стало сложнее. Спустя десять дней девочка в реанимации пришла в себя. Журналистов, равно как и адвокатов, прокуроров, следователей и прочих навязчивых посетителей к ней не пускали (лично я, правда, и не рвался, но знал об этом понаслышке), однако полной изоляции больной прописано не было, а потому мама, папа и друзья семьи регулярно приходили, проводили у нее дни и ночи напролет, обедали, читали газеты...

  Я уже говорил, что журналисты уделили моему подзащитному и мне достаточно внимания. На протяжении месяца (неделю до процесса и две недели после) наши фотографии не сходили с первых полос газет, так что лицезреть нашу парочку не успел только ленивый. Или тот, кто находился без сознания. Но - для меня сейчас совсем не важно, что именно было написано в газетах. Важными оказались две вещи: что какой-то трудяга-журналист в очередной раз не пожалел места для публикации достаточно крупной фотографии моего бывшего клиента, а также то, что сердобольные родственники девочки оказались не в меру рассеянными. И прочитанные газеты нередко забывались прямо в ее палате. Иногда даже прямо на тумбочке.

  Представляете себя на ее месте? Нет? - и не дай Вам Бог... Очнуться после всего пережитого ужаса и практически тут же увидеть перед собой глаза своего мучителя. Я не считаю себя гениальным детективом (а уж какой из меня психолог, лучше после всего случившегося вообще промолчать), но элементарные вычислительные действия я все же произвести способен. И я их произвел. И картинка стала вырисовываться.

  Вы, конечно, можете сказать, что я сошел с ума. Нет, правда, я не обижусь. Потому что такая мысль приходила в голову и мне. Только я пока не понял, сошел я с ума тогда, когда согласился защищать его, тогда, когда заподозрил, что он виновен или тогда, когда все-таки решился совершить акт правосудия самостоятельно. Или это произошло три дня назад, в субботу. Когда я прочитал в газете о похищении ребенка в другом городе. В том самом, в который он регулярно ездил на поезде, проводником в десятом вагоне. Картина совпадала до мелочей - кому как не мне это помнить, отличало второе преступление от первого только одно - к моменту обнаружения жертвы спасти девочку было уже невозможно. Я не знаю, сошел ли я с ума, но точно могу сказать, что именно тогда я перестал сомневаться.

  Только я, и никто другой, помешал правосудию свершиться в зале суда, а потому я просто обязан совершить его самостоятельно, пусть даже ценой собственной репутации, карьеры и, наконец, свободы. Сегодня, как только суд соизволит откушать кофе и вынести наконец решение по горе-угонщику, сидящему слева от меня, я поеду на вокзал, стану на третьей платформе, прямо напротив десятого вагона, подожду, пока толпа пассажиров и лиц, им сочувствующих, покинет перрон и постараюсь не промахнуться. А потом - пусть меня посадят, главное - не будет больше несчастных родителей, маленьких девочек в реанимациях и закрытых гробах, и на земле станет одним чудовищем меньше.

Тина Грин